История
Пластуны
С.Н. Сергеев – Ценский,
«Станица», №2(45)
- Император Николай II среди кубанских пластунов
Для живой изгороди подходят только такие кустарники, которые способны укрепляться быстро, расти густо и стоять шипами, распустив во все стороны крепкие колючие шипы. На севере, например, хорош для этого боярышник, на юге же гораздо пригоднее его держи-дерево или акация - гледичия: они поднимаются сплошной колючей стеной, и продраться сквозь них ни пешему, ни конному невозможно. Такой живой изгородью России на юге сделались запорожцы, при Екатерине II переселенные с Днепра на Кубань стеречь русские рубежи. Кордонная линия тянулась по правому, гористому берегу Кубани. У Анапы она соединялась с береговой Линией, тянущейся вдоль берега Черного моря на юг до Грузии. Гарнизоны постов береговой Линии были сняты и перевезены в Крым перед самым началом осады Севастополя, но кордонная линия на Кубани оставалась, как прежде, оплотом против набегов горцев и опорой для наступательных действий против них же. С Днепра на Кубань переселились казаки со своими приемами строить укрепления и даже со своими старинными пушками, помнившими времена чуть ли не Наливайки и Палия. Их посты представляли собой четырехугольные редуты с бруствером, усаженным терновником. Такие редуты с успехом выдерживали нападения конных шаек и пеших толп. Неизменно, на каждом таком редуте устраивалась наблюдательная вышка, вроде пожарной каланчи, только самого простого вида. Из камышовой крыши этой вышки вздымался пикою шест с перекладиной, а на каждом конце перекладины подвешен был на бечевке шар из ивовых прутьев. Это и был телеграф, или по-казацки "маяк". Когда сторожевой на вышке замечал черкесов, он кричал вниз: - Черкесы, Бог вам!
Ему отвечали снизу: - Маячь же, небоже!
Сторожевой поднимал, дергая за бечевки, оба шара кверху, и, если при этом был хотя бы слабый ветер, они раскачивались и "маячили" тревогу. Кроме того, рядом с укреплением врыт был длинный шест, обмотанный соломой, а наверху шеста торчала кадушка со смолой. Если нападение черкесов производилось ночью, зажигался этот маяк. Тогда один за другим вспыхивали и горели такие маяки по всей линии, подымалась ружейная пальба, кричали люди, ревела скотина, а иногда прокатывался по реке пушечный выстрел, не столько вредоносный для черкесов, сколько внушительный и ободряющий для казаков.
Впереди укреплений, по сторонам их, для связи ставились пикеты, - по казачьи "бикеты" - простые шалаши, окруженные плетневой оградой: они вмещали от трех до десяти казаков. Зная малочисленность пикетов, черкесы иногда окружали их ночью большой толпой и кричали по-русски: - Эй, Иван, гайда за Кубань! Это означало: "Не трать зарядов, а лучше сдавайся". Но казаки начинали отстреливаться из-за своей плетневой крепости, и часто бывало, что отбивали нападение или вызывали своей пальбой подмогу с постов, а иногда все до одного погибали.
Когда в 1787 году запорожцы в числе 30-ти тысяч двинулись по грамоте Екатерины переселяться на Кубань, пограничную тогдашними турецкими землями на Кавказе, они отметили это событие в своей жизни иронической песней:
Ой, годi нам журитися,
Треба перестати:
Заслужили од царицi
За службу заплати.
Дала хлiб-сiлъ й грамоти
За вiрнiсть служби.
От тепер ми, односуми,
Забудемо нужди!
В Таманi жить,
Вipнo служить,
Границю держать,
Рибу ловить, горiлку пить,
Ще й будем багатi,
Та вже треба женитися,
I хлiба робити,
А хто етиме iз невiри,
Неощадно бити!..
В грамоте Екатерины обязанность жениться и завести свое хозяйство была поставлена в числе первых обязанностей для бездомной запорожской вольницы. Пришлось эту обязанность выполнить: на новых местах вышли из них не такие уж плохие хозяева, потому что на Кубани нашли они не только богатейшие земли - бездонный чернозем - но еще и неусыпного врага всему хозяйству в лице шапсугов, абадзехов и других кавказцев с левого берега реки. Но, как бы не была беспокойна жизнь казаков переселен цев, надо было жить и "границю держати", и первоначальные коши и курени их превратились в станицы и хутора, подкреплявшие кордонную цепь особыми отрядами во время ожидавшихся по розыскам разведчиков нападений горцев летом и осенью. Зимой же эти вспомогательные отряды располагались около линии биваком под открытым небом и выстаивали так два, два с половиной месяца, потому что зимой Кубань замерзала и была проходима во всю длину для пеших горцев - "психадзе", для конных - "хеджеретов". На лугах вдоль Кубани заготовлялось сено для коней и скота - несколько тысяч стогов - миллионы пудов сена, но достаточно было шапсугу или хеджерету приставить к нему пистолет и выстрелить - вот и начинал пылать стог. Жечь казацкое сено входило в практику борьбы горцев с русскими, и делалось это большей частью зимой. Летом в неоглядных кубанских плавнях, представлявших сплошную топь, покрытую камышами и кое-где прорезанную текучими водами или озерами, оставшимися после разлива реки, тоже могли таиться на островах или отмелях, поросших ивняком небольшие шайки. Но зато те же плавни скрывали многочисленные казачьи пикеты. Плавни со всеми узенькими едва заметными тропинками в них, проложенные стадами кабанов, были, конечно, хорошо известны казакам, которые охотились в них на тех же кабанов, и на диких коз, и на фазанов, и на другую дичь. Плавни представляли собой совершенно особый мир, полный до краев кипучей жизни и самой свирепой борьбы за жизнь. В них только и делали, что бесчисленно размножались птицы, звери и неустанно истребляли сильные слабых, а весной и летом всюду в них гудели неисчислимые комары, жадно впиваясь в лицо, руки и шею казаков, сидевших в осаде. Эти тучи комаров и мошкары, крутившихся над тем или иным местом в плавнях, всегда, между прочим, давали знать осторожным горцам, что тропинки стерегут казаки, а казакам - что на отмелях или островках таятся горцы.
Пограничная прикубанская война мелкими и мельчайшими партизанскими отрядами, война неустанная, тянувшаяся из поколения в поколение десятки лет, не смогла не породить и с той и с другой стороны отчаянных храбрецов совершенно своеобразного склада. Со стороны горцев такими были хеджереты – то же самое,что за Тереком абреки. Хеджереты - от арабского "хеджра" - бегство, беглецы, выселенцы из отдаленных аулов, ничего не имеющие, кроме коня и оружия. Набеги на русских были их единственным способом жизни. Когда тот или иной горский вождь задумывал большой набег, он заранее оповещал об этом, расстилал около своего двора бурку. Всякий, кто хотел участвовать в набеге, бросал камешек на эту бурку. Считалось унизительным у горцев считать людей - считались камешки, и по их числу определялась сила отряда. Основное ядро каждого из таких отрядов состояло, конечно, из хеджеретов, о которых недаром говорилось, что они "подковами пашут, свинцом засевают, шашками жнут". Первые бедняки по одежде и первые богачи по оружию, хеджереты были действительно удальцы, смельчаки, готовые идти на самые дерзкие предприятия. "Кожа с убитого хеджерета ни на что не годится, но когти этого зверя дорого стоят" - так говорилось о них у горцев. Горцы складывали о них песни, горские девушки отдавали на празднествах им предпочтение перед молодыми красавцами, бешметы которых были обшиты серебряным галуном -признак их родовитости и богатства. И первая красавица большого шапсугского аула, царица пира, проходя мимо подобных галунников, находила затерянного в толпе оборванного хеджерета, славного своими подвигами, и подавала ему руку для пляски. И это отличие считалось у хеджеретов высшей наградой, а жизнь - копейкой. Но нужно же было и казакам выставить из своей среды против подобных рыцарей - таких, которые были бы равноценны им по сметливости и спокойной отваге. Такими именно были черноморские пластуны. Пластуны были совсем не кавалеристы, как хеджереты, но, пожалуй их нельзя было назвать и пехотинцами, потому что они не учились маршировать в ногу, под барабан, как это было свойственно регулярной пехоте - зато они учились ползать, подползать, подбираться незаметно, пользуясь густой травой, где камышом, где кустами, где камнями, как прикрытием для своего распластанного по земле тела, работая локтями и коленами. Самое украинское слово "пластун" можно перевести "ползающий". Они учились быть разведчиками и были непревзойденные разведчики, они учились часами без малейшего движения сидеть или лежать в засаде, они учились без промаху стрелять из штуцера или пистолета и владеть кинжалом, как мог бы владеть им только природный горец. В чем пластуны ничем не отличались от хеджеретов - это в своих бешметах: они были также дырявы, несмотря на то, что были заплатаны разноцветными заплатами, а иногда и кожей, не меньше как в сорока местах. Впрочем, подражания тут не было, щегольства этим тоже: просто бешмету больше всего доставалось при способе передвижения, какой облюбовали для себя пластуны. Все встречные корни, острые камин, шипы колючих растений норовили оставить себе на память клочок старого казачьего бешмета. На ногах у них были постолы или чувяки из шкуры ими же убитых диких кабанов, черной щетиной, конечно, наружу. Такая обувь была легка и удобна, и не слышна при ходьбе, долго не промокала при неизбежной ходьбе по сырым плавням.
Пластуны были глаза, уши и как бы щупальца кордонной линии: они не смели пропускать незамеченными ни хеджеретов, ни хитрых психадзе, которые перебирались через Кубань по ночам, прибегая ко всяким уловкам. Самое слово "психадзе" значит по-русски "стая водяных волков": это они ввели в обиход казацких способов защиты свою тактику нападения. Хеджеретам некуда было спрятать своих коней, и они поневоле действовали как львы набегов: смело, быстро и шумно; психадзе - как шакалы: подкрадываясь, таясь, выжидая удобнейшего момента. Хеджереты часто носили под своим рубищем кольчуги, как настоящие рыцари; психадзе действовали налегке, но встреча с ними в плавнях никогда не сходила легко с рук пластунам. Имея таких противников, приходилось сторожевым казакам далеко отбросить свою запорожскую беззаботность, беспечность, лень, хотя внешность их с виду не менялась. Пластуны, как типичные украинцы, казались с первого взгляда валковатыми, тяжелыми на подъем; но им только нужно было почувствовать опасность или просто заняться своим делом разведчика, чтобы совершенно преобразоваться и выказать необычайную ловкость, неутомимость, быструю сметку, и тогда лихо сидели на них сдвинутые на затылок даже их старые, вытертые, линялые, рваные папахи.
Пластун только винтовку свою брал в руки, когда отправлялся на свои поиски, а все остальное, что ему было нужно, висело на нем: сзади сухарная сумка, у пояса - штуцерный тесак, пороховница, шило из рога дикого козла, котелок, а у кого даже балалайка или скрипка на случай, если не обнаружится никаких покушений на границе, появится некоторый досуг и явится возможность заняться музыкой.
Но возможности такие были все-таки редки (только во время полевых работ), а обязанности пластунов очень сложны, главное ответственны. Прежде всего, они должны были подмечать решительно все следы на тропинках в плавнях, нет ли каких подозрительных, свежих. Да и самые тропинки могли быть свежими, только что проложенными, - кем?
У пластунов, конечно, не было никаких карт местности, все тропинки в нескончаемых плавнях должны они были запоминать на глазок, поэтому пробирались они сквозь камыши медленно, и всюду на поворотах и на перекрестках тропинок делая свои заметки.
Они бродили партиями мелкими: три, пять, десять человек - не больше. Придти на помощь к ним никто не мог, так что в случае встречи с более многочисленным врагом могли они только надеяться на свою удачливость да на меткость своих штуцеров. Именно штуцеры считались у них меткими или с изъяном, а не стрелки, так как посредственный стрелок не мог попасть в пластуны. И, когда они бывали свидетелями особенно удачного выстрела, то говорили, крутя головами: "От-то ж добре ружжо", и всякому из них тогда хотелось осмотреть это ружье во всех частях, а к стрелку бывали они совершенно равнодушны.
Пластуны, живя своей особой и полной опасностей жизнью, имели свои предания и своих героев, сложивших кости в плавнях, свои поверья, заговоры, "замовления", общее название которым было "характерства". Заговоры, обыкновенно, начинались словами: "Я стану шелтати, ти ж, Боже, рятувати..."', и касались они вражьей пули, опоя коня, укушения ядовитой змеи; наговоры же были на удачу своего ружья, своего капкана на охоте; "замовле-ниями" останавливали кровь, текущую из ран...
Пластуны часто для разведок не только уходили на левый берег Кубани, но забирались поближе к аулам горцев, чтобы разузнать, не готовится ли там нападение большими силами на главный кубанский курень-город Екатеринодар или на другие меньшие курени-станицы.
На росистой по утрам траве остается, конечно, след -"сакма" пластуна, и тот не пластун, кто не умеет за собой убрать следов. Пластуны всячески старались запутать тех, кто стал бы приглядываться пытливо к их следам. Они или прыгали на одной ноге, или "задковали", то есть шли задом, только оглядываясь времени от времени, туда ли идут.
Нечего было говорить, как были опасны эти поиски в лагере противника. Случалось, что иные пластуны погибали при этом, иные же, подстреленные, попадали в плен. Черкесы всегда нуждались в работниках, и пленного покупали зажиточные хозяева. Но пластун всячески доказывал, что он ничего не умеет делать по хозяйству, от него один только убыток. Думал же одну единственную думу - как бы ему бежать, и когда способ этот бывал им найден, то ни цепи, которыми его сковывали, ни колоды, которые лишали его возможности двигаться по своей воле, препятствиями ему не служили: он убегал на свою Кубань.
Пластунами были в огромном большинстве люди средних лет: молодые не годились по недостатку терпения и сметки, старики - по стариковским немощам. Но иногда пластуны принимали в свою среду молодых, если они только были сыновья заслуженных и известных пластунов, опыт которых, конечно, должен был перейти к их "молодикам".
С 1842 года пластуны были признаны отдельным родом войска, для них были заведены штаты: по шестидесяти на конный казачий полк, по девяносто шести на пеший батальон. Но штаты эти, как оказалось, были рассчитаны очень скупо, и число пластунов, по необходимости, далеко выплескивало за штаты. Если повышенное жалование, какое за свою трудную службу получали от казны пластуны, выдавалось только штатным, то сверхштатные не очень завидовали им, все они были заядлые охотники, а охота в плавнях давала им и мясо, и сало, и шкуры, и мех...