Е.Морозов.
Чеченский терроризм расползается по России. И, поскольку он уже прочно угнездился даже в Москве, приходится констатировать факт успешности террористического наступления. Всё органы охраны порядка, имеющиеся в России, как известно, в великом множестве, проигрывают операцию за операцией и сдают позицию за позицией. Сейчас люди спрашивают друг друга не о том, какая группа террористов будет раскрыта и захвачена, а о том, где будет новый теракт. Что же это за новое явление в нашей внутриполитической жизни, и как нам справиться с ним?
В террор должен идти только тот, для кого
нет психической возможности участвовать в мирной работе.
Борис Савинков
Во-первых, ничего нового в терроре нет. Террористические действия стары как мир, и попытки некоторых публицистов объявить российских народовольцев отцами современного политического терроризма (с подачи пресловутого Р. Пайпса) явно несостоятельны. Уже в Библии описывается немало терактов, наиболее известным из которых стал, пожалуй, акт против военачальника ассирийцев Олоферна, у которого прекрасная Юдифь, измотав его горячей страстью и дождавшись, пока заснёт, оттяпала голову. Террористический акт – такое же средство проведения в жизнь политики, как и война в целом, одной из форм ведения которой и являются террористические действия.
Тем не менее, политические и правовые определения терроризма и подходы к нему в современном мире запутаны донельзя. Например, правового определения терроризма до сих пор нет; точнее, известно более двухсот таких определений, что, конечно, слишком много для организации конкретных действий против него. Основная причина этих метаний, впрочем, лежит за пределами проблемы терроризма. Они порождаются одним из многих идеалистических заблуждений демократического либерализма – концепции единого права, применяемого для любого случая. Эта благоглупость, к сожалению, проповедуется и в нашей стране, она стала основой пресловутого дела Буданова и сотен других, менее громких, но не менее нелепых (с военной точки зрения) дел, возбуждённых в ходе военной кампании на Северном Кавказе.
Свой вариант определения терроризма мы приведём ниже, а пока что дадим наше определение террориста. Оно очень просто. С нашей точки зрения, террорист есть непосредственный участник военных действий. В обществе распространён устарелый государственно-правовой взгляд, согласно которому война (продолжение политики, как общеизвестно) является функцией только государства, как и политика. Это взгляд никогда не был верным. И политика, и её крайнее средство – война – всегда были функцией не только государств, но и различных человеческих сообществ, не имеющих государственного характера. В XX (а теперь и в XXI-м) веке это проявилось особенно ярко. И даже так называемый террорист-одиночка является участником военных действий, поскольку совершает акт террора во имя какой-либо политической или идеологической концепции.
Политическая цель – вот что отличает терроризм от уголовного беспредела, которого в нашем обществе, к сожалению, тоже хватает. Именно эта особенность даёт нам возможность смотреть на терроризм с военной точки зрения. К сожалению, восприятие терроризма как уголовного преступления, закрепилось в общественном подсознании, не в последнюю очередь вследствие неуклюжих действий властей. Собственно, на протяжении всей истории XX века власти практически всех государств, опасаясь возникновения сочувствия действиям партизан и террористов в массах, переносили на них уголовную терминологию. Например, в сентябре 1941 года, когда стали проясняться масштабы партизанских действий в СССР и Югославии, тонкий массовый психолог, министр пропаганды нацистской Германии доктор Геббельс специальным циркуляром запретил именовать партизан как-то иначе, нежели «бандиты». Последователей у него много – и в современной российской прессе чеченских партизан именуют в основном «бандитами», а их отряды – «бандформированиями» (в переводе с бюрократита на русский – «бандами»).
Это, возможно, имеет какой-то смысл в вопросе формирования общественного мнения и, бесспорно, даёт выход общественному негодованию, но затрудняет подход к явлению с военной точки зрения. В этом плане (террористические действия, подчеркнём ещё раз, являются формой ведения военных действий, поэтому военная точка зрения в их оценке является наиболее адекватной) террористические действия есть разновидность диверсионных действий. Диверсионные действия определяются достаточно чётко, как скрытное и внезапное уничтожение важных объектов на территории (акватории), контролируемой противником. Ещё дедушка истории Геродот описывал, как в период наступления Ксеркса на Элладу, эллины по ночам подплывали к кораблям «царя царей», просверливали им дно и перерезали якорные канаты – классические действия диверсантов (боевых пловцов, по современной терминологии).
Террористические действия точному отграничению от диверсионных действий поддаются с большим трудом. Были попытки определять диверсионные действия, как действия против материальных объектов (мосты, электростанции и пр.), а террористические – как действия против людей, но те, кто эти попытки предпринимал, сразу же становились в тупик – является ли разгром пункта управления войсками диверсионным актом, поскольку предпринимается против элемента оперативного построения (боевого порядка) войск противника, или же террористическим, поскольку предполагает уничтожение персонала пункта управления? С другой стороны, отравление какими-нибудь бациллами водопровода – диверсионный акт, поскольку предпринят против объекта городской инфраструктуры или террористический, раз имеет окончательной целью поражение людей, пользующихся водопроводом?
Нет, цели действий не дают нам критериев для определения терроризма. Если считать критерием убийство представителя вражеских сил, то терактом можно счесть любой удачный выстрел солдата на поле боя. С другой стороны, что понимать под термином «представитель вражеских сил»? Есть и такая точка зрения, что таковым является любой гражданин вражеского государства. Ещё отец воздушного терроризма, генерал Джулио Дуэ, писал (в 1928 году): «Различие между сражающимися и не сражающимися в настоящее время … невозможно юридически – поскольку в странах, участвующих в войне, все работают на войну: солдат, держащий ружьё; рабочий, снаряжающий патроны; крестьянин, сеющий зерно; учёный, исследующий химический состав». Точка зрения достаточно живучая – и в наши дни есть в Москве литератор, облекающий плохо усвоенные идеи «Евразийской партии» в беллетристическую форму, который проповедует, что рядовой гражданин государства, так или иначе участвовавший в выборах государственного руководства и уплачивающий налоги на его содержание, тем самым является настолько же ответственным за действия этого государства, как и его руководство. И, естественно, в случае войны становится таким же правомерным объектом для уничтожения, как и представитель военно-политического руководства. Очень удобная точка зрения для террориста, можно сказать – кредо.
Есть и такая точка зрения – то, что предпринимается государственными органами представляет собой законные и порядочные диверсионные действия, а то, что делают в этой области организации негосударственные – злобный и подлый терроризм. Особенно настойчиво в настоящее время проводят такую точку зрения Соединённые Штаты, попросту навязывая её всему миру. С этой точки зрения выходит, что шесть покушений оасовцев на де Голля – наглый терроризм, а добрых три десятка покушений ЦРУ на Фиделя Кастро, многочисленные убийства палестинских деятелей в Европе и Северной Африке израильскими террористическими отрядами – добропорядочные диверсии. Ну, американцы есть американцы, у них, как известно, даже мозговые извилины прочерчены по прямой линии, а нормальных людей такая трактовка вряд ли удовлетворит.
Кому-то подобные споры могут показаться чистой схоластикой, но, поскольку результаты этих споров должны оформляться юридически, то приходится их вести. Юриспруденции требуются чёткие формулировки, иначе … Разве мало видели мы заведомых мерзавцев, которых освобождали от уголовной ответственности вследствие каких-нибудь нечёткостей в Уголовном или Процессуальном кодексах?
Отличие диверсионных действий от террористических лежит всё-таки в области их цели. Если диверсия предпринимается с целью уничтожения или снижения эффективности функционирования какого-либо объекта или органа, то целью теракта является подрыв боевого духа противника, создание в его рядах атмосферы неуверенности и страха. Правда, и тут не всё просто, и чёткому различению не поддаётся.
Например, в 1942 году в белорусском городке Чашники киномеханик-подпольщик Иван Конопадский взорвал кинотеатр, в который прибыл на сеанс весь состав «отличившегося» в этих краях немецкого карательного отряда. Результат – 65 убитых карателей. Классическое диверсионное действие, но, с другой стороны, явно просматривается в нём и аспект терроризирования карательных органов Третьего рейха. Другой пример – в 1943 году Елена Мазаник, горничная в резиденции гебитскомиссара Белоруссии Вильгельма Кубе и агентесса НКВД, подложила своему принципалу в постель мину с часовым механизмом. Вроде бы – классический террористический акт, но, поскольку Кубе был непосредственным руководителем проходящей в этот момент крупномасштабной карательной операции против белорусских партизанских соединений, то в нём просматривается и явственный диверсионный аспект – нарушение управления войсками.
Сущность терроризма не в нанесении противнику потерь в их конвенциональном понимании (истребление живой силы и уничтожение материальных средств ведения войны), но в подрыве боевого духа посредством культивирования у противника чувства неуверенности и страха («террор» по-английски и означает «страх, ужас»). Террористический акт есть диверсионный акт, преследующий цель создания атмосферы страха и неуверенности во вражеских рядах. Но и на этой основе мы не сможем провести чёткой границы, поскольку любой военный акт, помимо материальных последствий, оказывает и моральное воздействие. Сталинградская битва оказала сильнейшее влияние на боевой дух армии и народа Германии – не станем же мы её на этом основании зачислять в теракты?
Отсюда уже видно, насколько зыбкой и трудноуловимой является граница между диверсионным и террористическим актом. Но, поскольку террор существует и нарастает, то определение мы всё-таки должны выработать. Дело это непростое. Например, уже третий год Антитеррористический центр СНГ мучается с выработкой определения терроризма, и пока ещё не отмучался.
Мы не раз высказывали мысль о необходимости специального военного права, применяемого к деятельности людей, находящихся в боевых условиях, и в подтверждение этой концепции укажем на тот факт, что посредством военного права (в отличие от общего) определение терроризма находится очень легко. В самом деле, международное военное право давно ввело в юридическую науку понятия «комбатант» («сражающийся») и «нонкомбатант» («не сражающийся»). Первое из этих понятий означает военнослужащего, т. е. человека, участвующего в военных действиях с оружием в руках, второе – представителя вражеского государства, не состоящего в рядах вооружённых сил. Хотя не сражающиеся граждане действительно в массе своей участвуют в обеспечении действий вооружённых сил своего государства, международное военное законодательство вводит различие между ними и объявляет военным преступлением действия вооружённых сил против не сражающихся.
Разделение достаточно условно – например, представители военно-политического руководства государства формально в рядах вооружённых сил не состоят, но являются их руководителями и в силу этого должны признаваться комбатантами. Но, при всей условности этого разделения, как нам представляется, оно должно приниматься к исполнению. Война должна иметь какие-то границы, и это делается не ради милосердия к врагу, но прежде всего для нас самих. Все мы достаточно знакомы с проповедями тотальной войны Дуэ, Людендорфа и их многочисленных последователей, знакомы и с историческим опытом применения концепции тотальной войны. Тотальная война, конечно, в чисто военном отношении эффективнее войны конвенциональной, но она приносит непоправимые последствия для того, кто её применяет. Достаточно вспомнить, как гитлеровская Германия за какой-нибудь десяток лет от священной борьбы за независимость, национальный суверенитет и политическое единство нации скатилась в бездну гено- и этноцида. А что произошло с Соединёнными Штатами, в былые времена провозглашавшими самый великолепный идеализм?
Поэтому, как нам представляется, мы можем определить терроризм как целенаправленное ведение военных действий против не сражающегося населения. Определение «целенаправленное» мы вводим для того, чтобы отличать терроризм от гибели гражданского населения в ходе военных действий. Это, по канонам международного военного права, тоже является военным преступлением, но, в нашем понимании, не является терроризмом, пока эта гибель – не цель военных действий, а их попутный результат. Получается, что Конопадский и Мазаник – всё-таки диверсанты, а не террористы.
Таким образом, мы считаем терроризм не непосредственно политическим феноменом, но феноменом войны (в свою очередь, являющейся политическим явлением, в чём после Клаузевица, полагаем, никто не сомневается). Иначе говоря, мы предлагаем рассматривать терроризм не в координатах политики в целом, но через призму войны. По нашему мнению, именно такой взгляд даёт возможность максимально адекватной оценки такого сложного и неоднозначного явления, как терроризм.
И вот первый практический вывод из наших теоретических рассуждений – террористы должны подлежать военному, а не общеуголовному суду, и наказание им должно определяться в соответствии с кодексом военных преступлений. Пора начать воспринимать терроризм всерьёз.
Зачастую несколько малочисленных групп,
сформированных из людей умелых и исключительно решительных,
добивались результатов почти невероятных.
Отто Скорцени
Не только мировая, но и российская история богата опытом терроризма. Уже в XIV в. в Москве историки фиксируют первую полосу политических убийств, кульминацией которой стал теракт против боярина Алексея Хвоста, московского тысяцкого (в современных терминах тысяцкий был должностным лицом, объединяющим функции столичного мэра и министра обороны княжества). С современностью этот теракт объединяет то обстоятельство, что убийц Хвоста так никогда и не нашли. Следующие вспышки терроризма – период Смутного времени, царствования Александров II и III, 1905-197 годы, 1918-1926 годы (от выстрелов Канегиссера в Урицкого до взрыва кутеповцами партийного клуба в Ленинграде), и, наконец, современный период. В промежутках между этими периодами интенсивного терроризма имело место немало терактов – например, два взрыва в московском метро в 1973 году, устроенных армянскими террористами.
Каждая из таких вспышек имела свои особенности. Каковы же особенности современного периода терроризма? Прежде всего, это его чёткая территориальная распределённость. Террористические действия осуществляются в двух районах России – на театре войны (Чечня и прилегающие территории) и в Москве. Теракты в других районах (например, в Волгодонске) носят спорадический характер.
Во-вторых, этнический характер современного терроризма. И раньше террор проводился в значительной степени на иностранные средства и с заметным участием инородцев (а иногда, как полагают, даже и под их негласным руководством), но никогда он не имел такой чёткой этнической окраски.
Следует иметь в виду, что эта этническая чеченская окраска современного террора опять-таки во многом является маскировочной. В нашем обществе господствует мнение, что террор в России осуществляют сторонники независимой Ичкерии, а такие титаны мирового терроризма, как «Аль-Каида», здесь ни при чём. Мнение неверное. Дело в том, что «Аль-Каида» сама по себе и не осуществляет ни террора, ни диверсий. «Аль-Каида» по арабски означает «база», и в соответствии с этим названием она является глобальной инфраструктурной организацией глобального терроризма. «Аль-Каида» – это организация для добычи и распределения финансовых средств, объединённые учебные центры, система снабжения, явки, транспорт, инструкторский контингент, вербовка новых активистов и т. д. Сама она не воюет, воюют организации, состоящие в ней на довольствии.
Конечно, и здесь всё не просто. Дело в том, что бин Ладена учили американцы, а в боевом уставе «зелёных беретов» говорится, что самый лёгкий путь к установлению полного контроля над местными партизанскими формированиями – взять в свои руки снабжение и связь. Так что бин Ладен сколотил свою «Каиду» не из чистого альтруизма. Поэтому нам надо твёрдо помнить, что террор в России осуществляет не «Аль-Каида» и не отмороженные «ичкерийцы», а отмороженные «ичкерийцы» под контролем и руководством «Аль-Каиды».
На то похоже. Ведь в террористических действиях в России (в особенности в Москве; да и в самом этом географическом распределении террористической деятельности) видна твёрдая рука, железная последовательность действий, последовательное проведение определённой тактики (кстати сказать, вполне современной и эффективной тактики). Это предполагает наличие единого, исправно функционирующего штаба, чего «ичкерийцы» явно не могут обеспечить. Их постоянные распри и раздоры, колебания политической линии, трудности финансирования вряд ли смогли бы обеспечить такую последовательность в их деятельности и проведении единого плана действий.
Это подтверждается хотя бы сменой объектов. Взрывы в троллейбусах и метро сменяются взрывами жилых домов, взрывы жилых домов – взрывами «Макдоналдсов», «Макдоналдсы» сменяются Театральным центром, после него – концерт на открытом воздухе и, как запасной объект – рынок, затем сразу же – кафе на главной улице и т. п. Очень грамотный постоянный перенос усилий, явно проводимый по единому плану.
Из этого можно сделать вывод о наличии в Москве единого штаба террористических действий. Состав его может меняться в зависимости от колебаний удельного веса тех или иных «ичкерийских» деятелей, но контроль и руководство «Аль-Каиды» (?) обеспечивает единство планирования, тактики и обеспечения террористических действий. Террором в России движут не чисто националистические идеологемы, но националистические идеологемы в общем русле ваххабитских идей немедленного, интегрального и радикального джихада. Мы считаем подобный сплав мессианистских и националистических идей самой действенной из возможных идеологий терроризма.
Московский штаб действует в тепличных условиях отсутствия какого-либо намёка на чрезвычайное положение, имеет стабильное финансирование (мы не раз писали, что никакой бин Ладен не в состоянии обеспечить объём средств, требуемый для финансирования глобальной теророристической организации и предлагали присмотреться к идеологии и деятельности Саудовской Аравии), неограниченные источники снабжения снаряжением и специальной техникой, неограниченные источники подготовленных специалистов – в последнее время это жеро-самоубийцы. «Жеро», уважаемый читатель, по-вайнахски означает «вдова», но это не только слово, это социальный термин. По горскому адату, жеро становится общим достоянием, т. е. отбрасывается в социальную нишу проституции. Но чтобы быть проституткой, необходимо иметь психологию проститутки, а она есть только у небольшого процента женщин, в том числе и горских. Так что несчастные овдовевшие девчонки с благодарностью и радостью принимают предложение совершить самоубийство во имя торжества ислама, нежели стать общей собственностью.
Московский штаб, наконец, располагает неограниченными возможностями по связи, которая никем не контролируется. Не секрет, что спутниковая связь и Интернет идут через арендуемые каналы иностранных искусственных спутников, и всё, что может в этом отношении ФАПСИ – прервать связь постановкой помех, как это было сделано после теракта в Тушино (вообще-то это называется «после драки кулаками махать»). Все эти каналы контролируют Соединённые Штаты в рамках известной системы «Эшелон», но на обстановку в России и Москве это не влияет. Прежде всего, штатники вылавливают из океана переговоров то, что относится к возможным террористическим действиям на территории США (компьютеры системы «Эшелон» настроены на поиски ключевых слов). Затем, они очень неохотно делятся полученными данными с нами – не так давно представитель Антитеррористического центра СНГ жаловался, что США в обмен на более чем 100 сообщений (за первый год после 11-го сентября) прислали менее 50 материалов, не имевших оперативного значения. И наконец, сама процедура обмена данными с иностранцами затянута во времени и подавляющее большинство разведданных успевает устареть к тому времени, когда попадает на стол лица, принимающего решения по этим данным.
И последнее (не по значению, а только по порядку перечисления) условие эффективности деятельности Московского антитеррористического штаба – наличие политической и информационной поддержки. Есть целый ряд СМИ, и не каких-нибудь, а вполне статусных – общероссийские газеты, центральные телевизионные каналы – которые работают как на обеспечение его деятельности, так и на поддержку «ичкерийского» движения в целом. Имеются и такие депутаты, и такие политические организации. Даже фильмы соответствующие снимаются («Кавказский пленник», «Чистилище» и пр.). И, хотя сейчас прочеченские силы в Москве чувствуют себя далеко не так вольготно, как во времена первой чеченской кампании, их работа видна даже невооружённым глазом. Обратите внимание, что каждый успех контрпартизанской группировки в Чечне сопровождается истерическим всплеском пацифистской и просто антиармейской пропаганды, в то время как даже простую хронику событий на театре военных действий можно найти в единственной газете – «Красной звезде» (даже очень авторитетная в военных кругах газета «Независимое военное обозрение» даёт её как-то нехотя, обрывочно и скомканно). А вспомните, когда вы видели в теленовостях сюжеты об успехах российских войск в Чечне? Зато каждый случай подрыва техники, нападения на расположение войск, каждый теракт подаётся как ещё один триумф, и чуть ли не непосредственно этой самой телестудии … В общем, чувствуется и здесь жёсткая хозяйская рука, и это рука отнюдь не главного покровителя «независимой Ичкерии» в былые времена – г-на Березовского. Он, как известно, продаёт свои акции, чтобы было на что содержать лондонские особняки.
А попробуйте потребовать мер ужесточения контроля по отношению к чрезмерно разросшейся кавказской диаспоре в Москве – и увидите, какой гевальт поднимут наши СМИ. Уже после попытки подрыва кафе на Тверской охранники не пустили в какое-то кафе «истинную мусульманку» в балахоне – так сюжет об этом немедленно показали в теленовостях, с надлежащим «гражданским» надрывом: вот, мол, смотрите, произвол и кавказофобия в действии! Телевизионщики впопыхах даже не обратили внимания на то, что эта «истая мусульманка» заявилась в кафе в одиночку, что для мусульманских женщин является верхом неприличия …
И последняя, самая любопытная особенность терроризма в Москве – его объект. Против кого направлен террор? Желябов охотился на императора, Савинков – на министра внутренних дел и генерал-губернатора Москвы, Фаина Ройтблат-Каплан – на председателя Совнаркома. Попутно террористы прежних времён нападали на должностных лиц государства и военнослужащих. А «ичкерийцы»? Сообразите сами по объектам терактов: метро, троллейбусы, жилые дома, стадион, кафе … Дошло? Нападению не подверглось ни одно официальное учреждение, ни один представитель административных структур. Пожалуй, первая жертва терроризма в Москве из состава правоохранительных структур – минер, подорвавшийся при попытке разминирования «пояса шахида» задержанной террористки. Все же прочие, число которых уже подбирается к тысяче – представители простого народа. Мы с вами, читатель.
Неполной была бы эта важная характеристика чеченского терроризма в Москве, если бы мы не добавили – русского народа. Вспомните, при захвате Театрального центра террористы сразу выпустили кавказцев. Вот она важнейшая характеристика современной полосы террора – он является этническим террором, направленным непосредственно против русского населения Москвы, Владикавказа, Назрани, Каспийска … Мы добавили бы «Грозного», если бы террор против русского населения Чечни не закончился за отсутствием объекта. 35 тысяч убитых и 300 тысяч насильно выселенных из Чечни русских людей – таков его итог. Теперь пришла очередь москвичей, за ними придёт черёд владимирцев, волгоградцев, омичей …
А что же наши правоохранительные органы? Да ничего. Во-первых, российская администрация не заинтересована в том, чтобы защищать русский народ. Напротив, с самого «отпуска цен» и по сей момент все её действия направлены то на создание «стратегического класса собственников» (спасибо за Березовских и Абрамовичей), то на «стабилизацию» нынешнего положения перманентного экономического и социального краха – на что угодно, но всегда во вред интересам населения России. Пути русского народа и современной российской администрации с 1991 года разошлись очень далеко и с каждым годом расходятся всё дальше. С какой стати им охранять тех, кто их не желает поддерживать?
А органы охраны общественного порядка? Вроде бы их долг – охранять и защищать от противоправных действий всё население без изъятия. На самом же деле эти органы получают под охрану конкретные объекты (и постановка задач в конечном счёте исходит всё от той же администрации). Объект, порученный под охрану, они охраняют – вспомните, как простые постовые милиционеры, никакие не СОБРовцы и не ОМОНовцы предотвратили взрыв на Тушинском стадионе. А объект, не врученный под охрану, не охраняют – те же две террористки-самоубийцы отошли на несколько десятков шагов в сторону и совершили свой акт. Милиционеры, турнувшие подозрительных женщин от стадиона (в самом деле – мусульманки-традиционалистки ломятся на рок-концерт!), даже и не подумали их задержать, поскольку это не входило в их обязанности.
Так же находятся под охраной все правительственные и административные учреждения. Не так давно один высокий чин МВД (сгоряча, должно быть) сболтнул по телеящику о том, что-де не так давно имела место успешно предотвращённая попытка взрыва Госдумы. Соврал, должно быть – уж очень вразрез идёт это известие с рассмотренной нами тактикой Московского террористического штаба, да и слишком много у «ичкерийцев» в Госдуме сторонников и целых структур поддержки – один С. Ковалёв чего стоит. А если вдруг правду сказал – тем хуже для властей. Это означает, что нападения на учреждения они успешно предотвращают, а на нас с вами им плевать.
Откровенный отказ администрации от выполнения задачи защиты населения от терроризма в сочетании с задействованностью охранных структур на других задачах делает нас с вами, читатель, совершенно беззащитными перед террором. Сейчас нас с вами от теракта защищает только статистическая вероятность, как от удара молнии – то ли в нас ударит, то ли рядом. Но при существующем положении террор в Москве и в целом в России будет нарастать, а наши статистические шансы – сужаться. Иного развития событий при сохранении политики и тактики администрации в отношении терроризма мы не видим. Но, даже если бы администрация вдруг прониклась заботой о нас с вами, вряд ли это привело бы к каким-нибудь заметным результатам – просто потому, что правоохранительные органы России и Москвы по отношению к терроризму находятся в глухой обороне. Даже начальник Антитерористического центра СНГ недавно высказался в том смысле, что террориста-самоубийцу остановить практически невозможно. Такой характер действий и такие настроения – не лучший метод для выигрыша войны против террора.
Между тем, в мире существует опыт успешной борьбы с городским террором. Классический пример – ликвидация террористической группировки в Алжире (столице одноимённой колонии) французами в 1960 году. Есть и другие примеры, просто алжирский наиболее нагляден. Тогда в Алжире было создано специальное командование повстанческой Армии национального освобождения с задачей создать невыносимые условия для французской администрации и французского населения города. Террор был гораздо более активным и действенным, чем в Москве (пока что). В ответ французы создали специальную группировку жандармерии, полиции и военнослужащих (три батальона парашютистов), имевшую своей задачей именно борьбу с терроризмом и освобождённую от других задач. Одновременно были введены временные, но жёсткие административные меры контроля за населением города, созданы концентрационные лагеря для незаконных мигрантов и лиц, поселившихся в Алжире с помощью всяких махинаций. Была развёрнута широкая контрразведывательная деятельность в сочетании с действиями законспирированных групп ликвидации террористов по вызову. Через десять месяцев о терроре в Алжире никто и не вспоминал.
Нам на такие действия властей надеяться не приходится.
Перед лицом надвигающейся грозной действительности
замкнуться в пассивную покорность – худшая из всех ошибок.
Джулио Дуэ
Поэтому единственной возможностью для нас остаётся развёртывание общественной системы борьбы с терроризмом. Строго говоря, в действующей Концепции национальной безопасности есть упоминания об участии общественных объединений в системе обеспечения национальной безопасности, но эти упоминания настолько невнятны, что, с одной стороны, никакого конкретного участия в данной работе явно не предусматривают, с другой – оставляют широчайший простор для общественной инициативы. В самом деле, национальная безопасность не есть только государственная безопасность (хотя государственные органы и предпочитают истолковывать категорию национальной безопасности именно в данном ключе). Национальная безопасность структурно включает в себя также общественную безопасность и безопасность личности (и это отражено в Концепции). Ни общественная безопасность, ни безопасность личности (каждой личности, а не избранной) по отношению к терроризму, как мы убедились, усилиями государственных структур в настоящее время не обеспечивается. Следовательно, самое время обществу самому подумать о собственной безопасности.
Это, конечно, не более чем теоретический фундамент, а на практике наши административные и правоохранительные органы реагируют на попытки самоорганизации общества куда более остро и оперативно, чем на любой терроризм. Но выхода нет, и организовываться нужно. Целью организации должно стать инициативное создание на всех уровнях – от подъезда, многоквартирного дома, квартала, улицы и далее – Комитетов общественного порядка. Повсюду найдутся инициативные люди, которые смогут создать костяк этих Комитетов и организовать их работу с привлечением основной массы прочих обывателей. Конечно, ограниченность средств и бесчисленные законодательные и административные запреты не дают особого простора для действий Комитетов, но и в этих условиях можно сделать очень многое.
Прежде всего – информационная работа. Если Комитет установит подозрительные места и подозрительных людей на территории своей ответственности, наладит негласный контроль за их деятельностью, то в борьбе с этнотерроризмом уже будет сделано полдела. Подобную работу можно сделать очень легко, если вести её последовательно, иметь центр сбора и обработки данных (в любом месте найдётся человек с персональным компьютером), использовать всевидящих и всезнающих детишек, которые с удовольствием включатся в подобную игру. В этой деятельности Комитет вполне может рассчитывать на содействие и сотрудничество если не ОВД, то их самых загруженных работой и ответственностью сотрудников – участковых уполномоченных. В конце концов, несложно приобрести и разведывательную аппаратуру – простейшая скрытая видеокамера может дать очень много для сбора информации, а приобрести её можно за 500 рублей, скрытый микрофон с радиопередатчиком или телефонный жучок – за тысячу-полторы.
Использование подобной техники, кстати, совершенно незаконно. Здесь членам Комитетов придётся самим решать в каждом конкретном случае – стоять ли навытяжку или ввиду явной опасности для общественного спокойствия и порядка пойти на некоторые нарушения. Впрочем, тема это скользкая, как и тема об использовании оружия, даже вполне легального, и прочих средств активного воздействия (дубинки, баллончики, наручники и пр.).
Вторая задача комитетов – организация системы связи и информирования жителей на своей территории ответственности, а также извещения их об опасности. Это уже сложнее и потребует больше средств. Задача обучения членов Комитетов и обывателей действиям в условиях опасности террористического нападения ещё более сложна. Но самой трудной задачей будет организация хоть какого-нибудь взаимодействия с ОВД и органами местной администрации. Даже при самом лояльном отношении к Комитетам те попросту попытаются использовать их на побегушках, что, конечно, для нормального общественника будет непригодно. Поэтому руководству Комитетов придётся проявлять дипломатические таланты.
И мы сразу посоветуем комитетчикам обратить особое внимание на обеспечение своей деятельности юридической поддержкой. Можем заверить, что на каждом шагу вы будете встречать административный произвол и препятствия, милицейское хамство и попытки фабрикации дел против вас. Увы, такова действительность – органы внутренних дел, повторяем, будут бороться с вами с гораздо большим рвением, чем с террористами. Без дельных юристов вам не справиться. Юристы понадобятся и для других работ – например, для ликвидации в ваших районах бандитских «малин» и явок, замаскированных под нормальные частные или даже муниципальные предприятия и т.п.
В общем, можно сказать, что есть немало вполне законных возможностей для работы Комитетов общественного порядка. Пора начинать их использовать, даже невзирая на амбиции тех, кто считает себя обладателями монополии на поддержание общественного порядка (чем меньше они с этой задачей справляются, тем больше амбиций). Иначе мы с вами рискуем просто не выжить в наших же городах и сёлах, уважаемый читатель.