Е.Морозов.
Вопрос о положении русских и казаков в Чечне является частью т. н. русского вопроса, т. е. проблемы политических, экономических и социальных прав русского народа в России в целом. Принципиальной разницы в положении русских людей в Чечне или в какой-нибудь Самарской области усмотреть невозможно, но в Чечне русский вопрос заострён так, как нигде более – даже в Казахстане или Прибалтике.
Это обусловлено характером чеченского этнократического режима, специфическим даже среди немалого количества, мягко говоря, экзотических режимов на постсоветском пространстве. В этом регионе сочетание административной этнократии и этнической русофобии создали совершенно невыносимый политический, социальный и бытовой климат, причём не только для русских, но и для самих чеченцев. В настоящее время в Чечне, на территории, на которой по данным последней общей переписи населения проживало свыше 1.3 млн. чел., а ещё два года назад – 700 тыс. чел., сейчас проживает не более 300 тыс.
Что же стало причинами для этого? Без всякого сомнения можно ответить – прежде всего, предоставление в 1991 г. чеченскому этносу права на самостоятельное решение вопросов государственного устройства. Надо учитывать прежде всего особенности характера этого этноса, сложившиеся в ситуации жесточайшего земельного голода в горных районах. Чеченцы, как и другие горские племена, выходили из тяжёлой ситуации двумя путями – колонизацией «плоскости» и отхожими промыслами. Но на «плоскости» они сразу же столкнулись с конкуренцией терского казачества, а в отходе, естественно, не могли конкурировать с более подготовленной рабочей силой экономически развитых районов. В результате на обоих этих путях они могли преуспеть только с оружием в руках – нападая на казачьи территории, и применяя такую специфическую форму отходничества, как грабежи и хищничество всякого рода, сформировавшие пресловутый горский (не только чеченский) «грабительский менталитет».
Только в 60-70-х гг. советская власть сумела создать для чеченцев благоприятную экономическую ситуацию, передав в распоряжение ЧИАССР Грозненские нефтяные промыслы и организовав их правильную эксплуатацию посредством направления в Чечню большого количества русских специалистов (вообще-то комплектование Грозненских промыслов русскими специалистами шло с начала века) – о них в основном мы и говорим, как о «русских в Чечне», в отличие от казаков, заселивших эту территорию в то время, когда чеченцы ещё не начали спускаться с гор. В то время Грозный был одним из мощнейших центров переработки нефти, его перерабатывающие возможности превышали возможности добычи нефти в 6 раз. В 1990 г в ЧИАССР было добыто 4,2 млн. т. нефти, ввезено в неё 15,3 млн. т, поставлено на переработку и израсходовано на топливо 16,3 млн. т и, следовательно, 3,2 млн. т вывезено (* Л. С. Рубан. Чеченский узел кавказского кризиса. – М.: 1996. – С. 35.). Впервые за всю историю Чечни у неё появился экспортный товар, и, следовательно, возможность обретения благосостояния без необходимости прибегать к криминальным методам.
Но это недолгое экономическое процветание было основано на труде русских людей, а сами чеченцы в производственный процесс не спешили включаться. В том же 1990 г. «избыток трудоспособного населения» составил 300 тыс. чел., т. е. более 80 % трудовых ресурсов чеченской и ингушской части населения ЧИАССР. Представители этих этносов предпочитали жить за счёт русского народа, поскольку века хищничества сделали для них используемым ландшафтом другие этносы. Об этом, явно гордясь, пишет один из чеченских публицистов: «отвергая колхозное рабство, тысячи людей зарабатывали деньги на просторах страны» (Р. Чабиев. Имперский миф о бездельнице Чечне.) – «шабашничали», по выражению того времени, в строительных бригадах, большей частью.
Это и сказалось на положении русских и казаков в Чечне после предоставления республике определённой экономической и политической свободы. Я имею в виду стремление к асоциальному образу жизни. Вместо того, чтобы продолжать поддерживать сложный механизм экономики, основанной на Грозненском комплексе нефтедобычи и нефтепереработки, чеченцы принялись строить тысячи кустарных установок по перегонке нефти – «бесхозной», как пишет тот же Рустам Чабиев, видимо, действительно воспринимая нефть, откачиваемую из нефтепроводов, как бесхозную. В этом очень ясно сказался чеченский менталитет – отсутствие осознания единства своего народа и восприятие единства в лучшем случае на тайповом уровне. Нефтепромыслы практически были остановлены, несмотря на все явно рассчитанные на экспорт заявления о повышении добычи. Развал нефтедобычи и нефтепереработки лишил средств к существованию почти всё русское население Чечни напрямую, и чеченское – косвенно. Вскоре русские сами оказались средством к существованию для их чеченских соседей.
Чеченская государственность и социум Чечни очень быстро приняли вид, соответствующий чеченскому менталитету и тяжёлой экономической ситуации, к которой привёл всё тот же пресловутый менталитет. Туманные представления о некоем величии в прошлом, о многотысячелетней чеченской государственности, мнения о Чечне, как о родине ариев (и даже о чеченском происхождении кроманьонцев), создательнице истинного ислама и древнейшей демократии и т. п., антиамериканизм и антисемитизм – таковы основные чеченские мифы для внутреннего употребления. С этим сочетается антидемократизм, стремление построить государство, как сочетание системы тайпов (лозунг Х.-А. Нухаева – «Будущее Чечни – это её далёкое прошлое»), а т. н. «прогрессивные фашисты» вообще намерены заменить в Чечне государство всеобъемлющей политической организацией (Л. Вахаев. Будущее прошедшее / Независимая газета. – 11.11.1999.). И, конечно, образ врага – России, которая пыталась в течение 400 лет уничтожить Чечню, но, не добившись успеха, намерена продать её Америке. При этом чеченские политические деятели всерьёз планируют расчленение России – т. н. Шамиль Басаев в бытность его в правительстве «Ичкерии» всерьёз заявлял, что «китайцам отдадим Сибирь, Японии – Дальний Восток, Финляндии – Карелию» (Ш. Басаев: «Пусть Россия и Америка сцепятся» / Московские новости. – 6.-12.4.1999).
Подобные тенденции внутриполитической жизни республики в сочетании с насильственным менталитетом привели к самому настоящему террору против невайнахского населения. Поскольку подавляющее большинство его – русские, то и основная тяжесть этого террора легла на них. По сведениям министерства национальностей РФ (заведомо заниженным, по нашим сведениям), не считая погибших в ходе военных действий, в Чечне с 1991 г. убито более 21 тыс. русских, захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих представителям иных этносов, более 46 тыс. чел. было обращено в рабство, причём не только в частном, но и государственном порядке. Рабовладение и работорговля – существенный элемент экономики по-чеченски. И сейчас на территории Чечни удерживается в ожидании выкупа от 800 до 3 000 чел., по различным оценкам. До начала первой чеченской кампании, в 1991 - 1994 гг. Чечню покинуло более 200 тыс. чел. К сожалению, те, кто сейчас так много пишет о тяжкой доле чеченских беженцев, ни словом не обмолвились в своё время об этих 200 тысячах (а всего о 260 тысячах невайнахских беженцев) – в подавляющем большинстве русских людей. К началу второй чеченской кампании на территории Чечни находилось 29 тыс. русских (из 350 тыс., зафиксированных переписью 1989 г.), из них более 17 тыс. беспомощных стариков. Они живут в нечеловеческих условиях: избиения, убийства, грабежи, изнасилования, захват заложников, взломы и насильственное выселение из квартир и домов давно стали в «республике» обыденностью. Русские в Чечне находятся на грани полного уничтожения. Геноцид –единственный термин, отвечающий ситуации.
Не лучше и положение казаков, хотя на уровне официальной пропаганды чеченцы их выделяют и даже декларируют в будущем создание федерации с ними. Но это только пропаганда, на практике против казаков ведут такой же террор, как и против русских и других невайнахов. Только за 1992 г. – первый год чеченской государственности – из Наурского и Шелковского районов были вынуждены бежать более 500 семей, из Сунженского района – около 12 тыс. чел., половина населения района или, иначе, всё казачье население его. Вооружённые отряды громили станицы, примерно так же, как это делали гитлеровские каратели в Белоруссии. Были убиты атаман Терского войска Подколзин, первый секретарь Наурского райкома Просвиров, директор совхоза Кудлай и сотни других казаков. Казачество, с XVI века, как минимум, населявшее Наурский, Сунженский и Шелковской районы, практически полностью вытеснено с земель своих предков.
Но это не всё. Ограбление чеченских русских утолило только первые аппетиты верхушки чеченских тайпов. В Чечне строятся настоящие замки, занимающие целые кварталы – это вопрос престижа, и даже не личного, а тайпового. Поэтому чеченский криминалитет при полном одобрении всего чеченского социума давно вышел за пределы республики. Не раз сообщалось (Напр., М. Гликин. Завершена операция «Терек» / «Общая газета». – 18-24 марта 1999 г.), что в Москве чеченская мафия контролирует финансовые афёры, махинации с недвижимостью, киднэппинг, в Тольятти – торговлю автомобилями, Омске – финансовые афёры и т. д. В «Независимой газете» за 14.9.1999 г. (А. Серенко. Кавказские пленники.) было описано внедрение чеченской мафии в экономику Волгоградской области – полный контроль над нефтяным бизнесом, автомобильными рынками и автозаправочными станциями, производство и сбыт водки – ну, конечно, и киднэппинг, разбои, сбыт огромных количеств фальшивой валюты и прочее «кавказское свободолюбие и законы чести» (Д.Фурман. Самый трудный для России народ / Независимая газета. – 11.11.1999.). Волгоградский регион, при этом, вовсе не относится к числу самых чеченизированных в России – Астраханская область, например, в гораздо большей степени колонизована чеченцами. По данным МВД, средства, выкачанные из русского народа, используются в основном для финансирования войны против России, но помешать движению этих средств МВД не в состоянии – любой гражданин России имеет право вывезти свои деньги в «российский город» Грозный.
В своё время эту стратегию финансирования разработал Д. Дудаев. Его службы безопасности немало потрудились по укоренению чеченских банд в русских городах и налаживанию их связей с зарубежной чеченской диаспорой. В рамках действующего законодательства с этой системой сделать ничего нельзя.
В настоящий момент чеченская проблема находится на переломе. Российские войска заняли её территорию, организованное сопротивление войск «Ичкерии» сломлено и начался второй период второй чеченской кампании. Его содержанием будет ликвидация тайповых вооружённых отрядов, как «плоскостных», которые были искусно нейтрализованы в период наступления российских войск, так и горных, которые сейчас по всем правилам искусства развёртывают партизанскую войну. Хорошо известно из опыта, что успех в партизанской и контрпартизанской войне приносит политическое решение, и нам продемонстрировали это на исходе первой чеченской кампании 1994-1996 гг., навязав политическое решение, сохранившее неестественное положение нежизнеспособной Ичкерии единственно для сохранения инструмента политического давления на правительство РФ. Повторно такое решение недопустимо.
Какое же политическое решение оптимально в данном случае? Во-первых, следует признать, что чеченский этнос оказался не готов к созданию индустриального, демократического и гуманитарного государства современного типа. Напротив, он последовательно разрушил все предпосылки для создания такого государства, созданные в советский период. И это стало не результатом цепи ошибок, а закономерным следствием предоставления чеченскому этносу возможностей неконтролируемого государственного строительства. В результате разрушены экономика, социальная система, образование, медицинское обслуживание ... да попросту всё, что даёт обществу и человеку государства современного типа. Поэтому система управления Чечнёй в последующем должна характеризоваться наличием такой степени федерального контроля, который бы обеспечил хотя бы минимум социальных гарантий для населения Чечни.
Во-вторых, разрушение общенациональной собственности – Грозненского комплекса нефтедобычи и нефтепеработки – явно демонстрирует неспособность чеченской администрации к решению экономических задач общегосударственного и даже собственно этнического порядка. Нет иного выхода, кроме передачи этого комплекса в федеральную собственность, с выделением некоторой (далеко не основной) части прибыли на решение социальных нужд чеченского этноса. А для того, чтобы в будущем гарантировать разрушительное вмешательство чеченских политических сил в его управление (как это уже имело место), Грозный должен получить статус федерального региона, подобно Москве и Санкт-Петербургу.
В-третьих, поскольку чеченский этнос слишком убедительно доказал свою неспособность жить совместно с другими народами, под управлением новой чеченской администрации должны находиться в той или иной мере только чисто чеченские территории. На практике это должно выразиться в выделении из состава Чечни Наурского, Шелковского и Сунженского районов. Одна из целей любой войны – возвращение беженцев к местам постоянного проживания. Но казаки, бежавшие от террора, не вернутся под управление чеченской администрации и наличие временной военной администрации здесь ничего не изменить.
Перекраивание административных границ не носит политического характера, поэтому мы не видим препятствий к выделению из состава Чечни Грозного и территории терских казаков – условно можно назвать её Терской областью. Тем более, что имеется прецедент – выделение Ингушетии из состава ЧИАССР. Не видим мы и внутриполитических препятствий к внесению соответствующих изменений в Конституцию – кроме деятельности прочеченских лоббистов, закулисная возня которых будет прекращена, если будет необходимо, всенародным референдумом. Общественное мнение страны на стороне русского и казачьего населения Чечни, и подвижки в нём по этому вопросу вряд ли возможны.
Подобное действие даст существенный выигрыш, не только политический, но и военно-политический. Дело в том, что современная контрпартизанская война немыслима без параполицейских сил, т. е. полувоенных формирований из местного населения. Только такие силы обеспечивают плотную военную блокаду и политическую изоляцию партизанских районов. Казачество давно предлагает свои услуги правительству в этом плане, но наши стратеги, к сожалению, игнорируют мировой опыт, предпочитая раз за разом наступать всё на те же грабли. Между тем – и это главный результат использования параполицейских сил – они обеспечивают существенную экономию сил и средств силовых структур, а также значительное снижение расходов на ведение противопартизанских действий. Терская область, будучи созданной, стала бы базой таких сил и надёжным заслоном России против чеченского и – к сожалению, это уже реальность – глобального терроризма.
И, наконец, в-четвёртых, совершенно необходимо использование мирового опыта и в вопросе ограничения финансовой (в нашей ситуации – криминальной) деятельности чеченской диаспоры в России. Это – экономическая база чеченских сепаратистов, и она должна быть разрушена. Необходим комплекс временных правовых актов, направленных на разрушение систем организованной преступности, организованных по этническому принципу. Конечно, вообще необходимо бороться с организованной преступностью, да и с преступностью в целом, но этнические системы организованной преступности непосредственно или потенциально имеют политический характер, и поэтому они должны быть разрушены в первую очередь. А самой опасной среди них является чеченская система, и меры против неё – как оперативные, так и правовые – должны быть приняты в первую очередь.
Доклад на заседании Комитета по восстановлению Терской области
в сентябре 1999 г.
Не напечатан.